Пол Мерсон: "Азартные игры — самая жестокая из всех зависимостей"

Недавно легенда "Арсенала" и известный футбольный эксперт Пол Мерсон рассказал о том, как потратил 7 миллионов фунтов на ставки и ходил к букмекерам даже в тот момент, когда его жена рожала. Вашему вниманию — откровенный рассказ Пола Мерсона для Daily Mail.

***

Нормальные люди могут делать ставки и не опустошать свои счета. Нормальные люди могут выпить пару рюмок и пойти домой, как и планировали, а не через 10 часов, забывая обо всем на свете. И хотя это опасно и незаконно, некоторые люди даже способны баловаться наркотиками, не испытывая постоянной тяги к ним.

Я — не такой. У меня склонность ко всем видам зависимости. Я всегда иду ва-банк.

Я сделал свою первую ставку в 16 лет и потерял свою первую месячную зарплату в "Арсенале" за 10 минут, проведенных в William Hill. И я не останавливался до тех пор, пока в конце концов не потерял все, что когда-либо имел — почти 7 миллионов фунтов, включая дома, машины, брак, всю свою пенсию и остатки самоуважения.

Вы могли видеть как я играю за "Арсенал", "Мидлсбро", "Астон Виллу" и "Портсмут". Вы можете посмеяться над мыслью, что я страдаю от тревожного расстройства. Я забил пенальти за сборную Англии на Чемпионате Мира, и мне никогда не приходило в голову бояться. Но поле я был в безопасности, но вне футбола все обстояло иначе.

Так было с детства. Я был нервным, напуганным и чувствительным. Я мочился в кровать, сосал свой палец и, как моя мама говорит, почти не разговаривал до шести лет, когда она меня отвела к логопеду. Я страдаю дислексией и дефектом речи. Итак, вы можете себе представить, каково мне было в школе…

Когда у меня впервые появилась девушка, мне никогда не хватало храбрости ее поцеловать. Выпивка была для меня как посадка на ракету, билет в другой мир. Я мог становиться тем человеком, который всех рассмешит. Я мог прогнать тревогу повседневной жизни.

Я начал сильно пить, когда мне было 18 лет и я играл в аренде за "Брентфорд". Выпивка вылечила мою застенчивость перед опытными профессионалами. Я был горд, что могу легко выпить вместе с ними 12 пинт пива. Я нашел единственное, в чем я был хорош, кроме футбола, и продолжал выезжать на этом козыре в командном автобусе и баре, становясь все шумнее и веселее.

Выпивка сделала мои отношения с невестой Лоррейн нестабильными. Наркоманы склонны проявлять жестокость. Если вы не отвечаете за себя, то проецировать всю свою ненависть на близких людей — — это ниже пояса. Я вел себя провокационно, когда Лоррейн выразила свой протест насчет моего состояния и лжи, которую я рассказывал, когда возвращался домой с толпой пьяниц в 4 утра.

Вскоре мне запретили водить машину. Я не заметил, насколько я был пьян, когда не въехал в фонарный столб в нескольких метрах от паба. Я отшучивался, считая, что это часть растущей репутации плохого парня, и это заблуждение запудрило мне мозги — я мечтал выйти на поле под песню Wild Thing.

Мне удавалось оставаться трезвым в течение 48 часов до игры, но я давал себе волю все остальное время: вечером в субботу, весь день в воскресенье, весь вторник, если не было игры посреди недели, а также вечером в среду, если я был в состоянии пить.

Не было фотографий с модными коктейлями. Я пил с болельщиками — иногда в местах, где не принято быть трезвым: в казино, в ночных клубах после закрытия, в залах для бильярда. Я получал удовольствие от этих мест — они соответствовали моему представлению о себе как о чудаке.

К тому моменту, как "Арсенал" выиграл чемпионский титул в 1989 году, я уже серьезно пьянствовал. Я помню барбекю в субботу вечером, автобусную прогулку и возвращение домой во вторник. В остальном — размытое пятно.

Я никогда не считал себя алкоголиком. Но в течение следующих нескольких месяцев я трижды появлялся на первых полосах газет — благодаря драке в пабе у моего дома, судебному преследованию за вождение в нетрезвом виде и участию в драке на официальном ужине в честь победы "Арсенала" в чемпионате.

Также я был азартным игроком. Я знал каждую скаковую лошадь, ипподром и жокея — все, кроме того, как на этом выигрывать. Я накопил огромные долги, занимая деньги — например, для ставки на то, что Стив Дэвис победит Джо Джонсона на чемпионате мира по снукеру. Джонсон был певцом в пабе, а победа Дэвиса казалась мне "легкими деньгами". Певец из паба выиграл, и мне потребовались месяцы, чтобы расплатиться со всеми.

Мы с Лоррейн поженились летом 1990 года, но первую брачную ночь я провел в плохом настроении, потому что проиграл несколько тысяч на матче Чемпионата Мира по футболу. Большинство людей попытались бы сделать этот день лучшим в жизни, но я лишь думал: "Мне нужно много выпить, чтобы превратиться в человека, которого все любят, а победа Шотландии над Коста-Рикой окупит всю свадьбу".

Коста-Рика выиграла 1:0. Я закончил тот день пьяным и преисполненным непреодолимой ненавистью к себе.

После этого все стало нарастать как снежный ком. Линия букмекерских контор становилась все шире в 90-х, и я начал ставить на футбол, регби, крикет и теннис. Затем появился американский спорт — эти тягучие игры, где приятное чувство неопределенности могло длиться до четыре-пяти часов. Если я выигрывал, это значило лишь то, что у меня есть банк побольше, чтобы сыграть снова. Если я проигрывал, я возвращался к необходимости найти деньги, чтобы погасить долги. Чем больше я играл, тем больше пил, чтобы смягчить удар и заглушить самоистязание.

К лету 1991 года меня вызвали в сборную Англии, и у меня был хороший контракт с производителем бутс, а "Арсенал" выиграл чемпионат во второй раз. Когда наш первый ребенок был на подходе, мы купили дом побольше, но я не мог себе позволить ковры. Я часто заходил к маме и папе, чтобы что-нибудь поесть. Я взял ссуду в банке в тот день, когда у меня появился сын Чарли, так как проиграл много денег в букмекерской конторе, пока у моей жены были схватки. Я сам придумывал азартные игры в клубном автобусе. Когда вы начинаете ставить на то какого цвета будет следующая машина, у вас реальные проблемы.

Мы в "Арсенале" делали это все время.

Мой старший товарищ по команде Рэй Парлор расскажет вам историю из тех дней, когда мы жили с ним в одном номере на выездных матчах. Я включал телетекст на странице с собачьими бегами, советовал ему поставить 1,000 фунтов, скажем, на ловушку номер три в 8:06 в Уолтемстоу. И дальше мы сидели и ждали, когда вспыхнет результат. Выигрывали мы или проигрывали, дальше я говорил: "Выбираем другой номер". И я бросал на кон еще одну тысячу, чтобы мне не приходилось думать и я был увлечен чем-то другим. Начало игры было единственным временем, когда я обретал покой.

Нужно было быть слепым, чтобы не заметить след от кокаина в тех клубах, которые я посещал. Я вежливо отказался, когда мне первый раз предложили наркотики в "Мышеловке" — оживленном пабе в Борхэмвуде, в феврале 1994. Вскоре после этого, когда я прервал засуху действительно хорошим голом в ворота "Эвертона", я закатил вечеринку.

Я приехал в паб, заказал лагер и осмотрел комнату. Я почувствовал настоящий прилив возбуждения, когда увидел парня, который раньше предлагал мне кокаин. Моя первая "дорожка" подействовала практически мгновенно, и когда я ушел из бара, мое сердце билось со скоростью миллион миль в час.

Я чувствовал себя резким и, что вообще-то странно для меня, сверхуверенным. Я не просто рад был поговорить с кем угодно, но хотел поговорить со всеми, кого видел, хотя обычно мне было сложно преодолеть застенчивость. Я помню, как пил все больше пива, а когда возвращался в туалет, там уже ждал кокаин. Я хотел еще одну "дорожку", еще и еще. Это было решение, которое привело к 10 месяцам ада.

Даже когда я признался, умолял о помощи и пошел на лечение в конце года, все говорили, что я просто могу уменьшить количество кокаина. Я сказал, что потратил на наркотики 2,000 фунтов с февраля по ноябрь, но на самом деле — намного больше. Я принимал несколько граммов в пабе, потом еще дома, сидя в темноте, играл, пил и нюхал, пока не дошел до грани безумия.

В моем кругу любителей кокаина я выделялся тем, сколько я принимал за раз и как часто мне хотелось это повторить. Я был в постоянной погоне за кайфом. Я даже не полетел с командой на европейский матч из-за "тонзиллита", потому что боялся, что попадусь на допинг-тесте УЕФА.

Чувствовал ли я себя виноватым? Конечно, но наркотики сбивали с толку. Уверенный, что никому не могу доверять, я пропадал по несколько дней на пьянках, в очень сомнительных местах, обгонял товарищей или корчился перед телевизором дома в ожидании новой дозы, пока Лоррейн спала.

Я начал ходить в ночной паб на Смитфилд-Маркет. Пил сам и нюхал кокаин в туалете. Я ловил такси в 8 утра и ехал на тренировку. Букмекеры гонялись за мной, дилеры гонялись за мной. Я выплатил один кокаиновый долг, отдав блейзер "Арсенала" и сказав в клубе, что он был украден. Паранойя брала верх, и я постоянно был уверен, что за мной охотятся. Мне требовался час, чтобы сделать то, что можно было завершить за 10 минут. Я кружил по городу, будучи уверенным, что у меня "кто-то на хвосте".

Я был травмирован в сентябре 1994 года и, не имея ничего, кроме огромных долгов, шел по замкнутому кругу: делал ставки, нюхал и проигрывал. Банка пива — промыть и повторить. Я боялся, что Лоррейн узнает обо всем этом и старался ее избегать. Мой мозг подсказывал, что единственное верное решение — убить себя.

К ноябрю у меня был кризис. Однажды в субботу вечером я принял так много кокаина, что не мог успокоить пульс. Я был уверен, что умру. Но я вернулся к кокаину при первой же возможности. Затем вмешалась Лоррейн и позвонила менеджеру "Арсенала" Джорджу Грэму, чтобы тот помог мне. Я был зол, напуган и загнан в угол, но все же продолжал свой алкогольно-наркотический марафон, разбавляя его ставками. Я добрался до пустого дома, забился в угол без одежды, выплакал все глаза и умолял о помощи.

Я не хотел так жить, но я также не хотел и так умирать, одурманенный выпивкой, кокаином и паранойей. Вот тогда я, наконец, согласился, что мне отчаянно нужна помощь. Клуб и Ассоциация профессиональных футболистов устроили меня на реабилитацию.